– А если нас настигнут в этой деревне?
– А вдруг нас настигнут в пути? – парировал он. – Согласись, в деревне проще затеряться. Верхом, может, мы и оторвались бы от погони, но на повозке – очень вряд ли. Вообще глупая мысль – купить повозку. Ты ведь тоже бежишь от кого-то?
– Арлито отводил взгляды магией, и все смотрели как бы сквозь нас, – призналась я. – С крышей над головой удобнее, к тому же сейчас ярмарка, и много торговцев везет товар – на повозке мы не так привлекаем внимание. А если верхом, то мы слишком заметны.
– К двум заметным людям присоединился третий не менее заметный. Давай думать, что сделать, чтоб нас не опознали.
– Постригаться не буду, – отрезала я, глянула на него. – О, а тебя – можно. Налысо.
– Мне главное – ноги укоротить, рост выдает меня больше всего.
– Придумала! – от радости я аж подпрыгнула на ступеньке. – Надо сделать из тебя калеку!
О, как он на меня посмотрел!
– А если я против?
– Не по-настоящему. Надо найти веревку, согнуть твою ногу в колене и нижнюю часть примотать к верхней. Шаровары широкие, и будет смотреться, словно у тебя нет ноги. Вторая твоя особенность – родинка, ее можно закрыть кожаным пояском, если обмотать его вокруг лба. Подыщем тебе клюку, будешь опираться на нее, прыгать на одной ноге и горбиться, чтоб казаться ниже. Если и спросят, есть ли в поселке чужие, ответят, что да – деревенская девка, мальчишка и калека, – на нас никто не подумает.
Эд вскинул брови, потер лоб и выдал:
– Ладно, побуду калекой, только бы дурного не накликать.
Я остановила Огника – бедняга сразу же начал поедать придорожную траву, – спрыгнула, чтоб срезать Эду клюку, ударила себя по лбу, вернулась, сняла с Арлито сумку с нашими сбережениями – мало ли, – и отправилась мастерить любимому костыль. Когда вернулась, Эд распряг телегу и отпустил Огника покормиться, а сам, сняв рубаху, изучал ссадины и царапины на своем теле.
Сначала я подумала, что он дурак – сейчас нам нельзя так рисковать! Когда подобралась поближе, тревога улетучилась, потому что он был прекрасен: высок, широк в плечах и узок в талии, мышцы перекатывались под смуглой кожей, и безумно хотелось потянуть завязки светлых штанов, еле держащихся на бедрах, прижаться щекой к груди – выше не получится – и замереть.
Но нельзя, теперь он – чужой человек, враг, да и я – не маленькая Оленька, а Вианта, которая выше ростом, она может положить голову ему на плечо, если встанет на цыпочки. Так что успокойся, укуси себя за руку, хочешь – костыль от досады погрызи. Потому что не факт, что этот человек ответит тебе взаимностью. Помнишь восхищение во взгляде Эда? Для Ледаара ты – просто попутчица, человек, которому он обязан жизнью.
Покинув убежище, я направилась к нему – он обернулся и принялся облачаться, но я вскинула руку:
– Нет, мне надо посмотреть, нет ли серьезных повреждений.
– Не в моих принципах обнажаться перед да-мами…
– Сейчас перед тобой не дама, а лекарь. – Я забрала у него рубашку и бросила в траву. – Человек не должен стесняться лекаря и мага, женщина – еще и повитухи, так что стой.
Я обошла его со спины, протянула руку, чтобы коснуться синей гематомы на ребрах, но не посмела, будто передо мной было божество.
– Глубоко вдохни. – Его грудь расширилась. – Теперь резко выдохни. Чувствуешь боль?
– Да, но не сильную.
– Тогда не страшно.
Стражники, не знакомые с анатомией, слава богу, били не по почкам, а в живот – сильные мышцы приняли удар. Может, печень пробили. Встав перед ним, я коснулась правого подреберья – он зашипел.
– Есть ли горечь во рту? – Не удержавшись, скользнула ладонью по кубикам пресса; ниже пупка, туда, куда сбегала полоска русых волос, не посмела.
– Нет. Ничего такого нет. Просто ощущение, что хорошенько отмудохали. Лекарь, я буду жить?
– Да, если мы прямо сейчас отсюда уедем и ты запряжешь коня. Пообедаем на ходу.
Эд больше не стал услаждать мой взор и оделся, зашагал к Огнику, погладил его по крупу и повел к телеге, что-то нашептывая на ухо. Аж ревность проснулась – со мной он так не разговаривает! А ведь Эдуард точно так же любил свою машину, да и технику вообще. Что самое интересное, конь слушался его лучше, чем хозяина, Арлито.
* * *
К поселку мы добрались засветло. Сколько прошло времени, я затруднялась сказать – сейчас середина лета, и темнело поздно. Все это время я чувствовала себя самым счастливым человеком на земле, потому что обрела Эда после того, как потеряла навсегда. Арлито говорил, что до ордена нам добираться дней пять – вот сколько у меня времени, чтобы побыть счастливой. Далеко в будущее я старалась не заглядывать.
Эдуард привык ко мне, больше не взирал настороженно, громко хохотал над шутками, которые сыпались из меня, будто из рога изобилия.
На пути нам не попался ни один стражник, и вскоре стало ясно, почему: я неправильно свернула на перекрестке, и деревня, куда мы ехали, – тупиковая. За ней начинался заболоченный лес, который не проехать даже летом, поворачивать и искать другой поселок было поздно. Завидев дома впереди, мы остановились, по моему совету Эд примотал лодыжку к бедру, закрыл родимое пятно кожаным ремешком и распустил волосы, которые не вились кудрями или локонами, а волной ниспадали до плеч.
– Учти, ногу надо иногда разматывать, иначе она отомрет, – еще раз предупредила я, он кивнул, поправил ремешок и направил уставшего Огника к срубам возле дороги. Приусадебных участков здесь не было, они виднелись только возле крайних домов.
Когда до первых срубов осталось метров пять, пришлось остановиться и пропустить коровье стадо – животные возвращались домой доиться. Буренки тут были странные – тоньше тех, к которым я привыкла, с более длинными ногами и мощной шеей, рогами изогнутыми, острыми и тонкими. Последней на дорогу выбежала простоволосая пастушка лет десяти, покосилась на нас, разинув рот, хлестнула лозиной молодого бычка:
– А ну пшшшел!
Мы медленно двинулись за стадом, наблюдая, как скотина разбредается по домам, как крестьянки встречают коров, кормят, ласкают, будто малых детей, и ведут не в сараи, а прямо в дом. Наверное, тут, как на Руси, зимы суровые, и дом делится на две части: спереди жилая, сзади – отделение для скотины. Небольшое село, дворов двадцать, но дома богатые, украшенные резьбой. Заборов нет, плетни – не везде. На кольях висят глиняные горшки.
Бело-рыжая собачонка со звонким лаем увязалась за нами, норовя схватить за колесо. На пороге третьего справа дома, уперев руки в боки, стояла курносая румяная матрона с русой косой, уложенной вокруг головы.
